Какие-то сны. Приходят, уходят. Я не сплю. Я им сплюсь. И всегда одно и тоже, одно и тоже, под разными именами, зеркало, разбивающееся на тысячи осколков. Сны ни о чем Стихи ни о чем Жизнь ни о чем. Секс.
Жорж Рибемон-Дессень родился в 1884 году в Монпелье.
Французский автор и живописец, обучался в Париже в Художественном училище и в Юлианской Академии. Выставлялся в салоне d`Automne в Париже. Ранние работы были в стиле Наби, большей частью, утеряны. В 1909 году он встретил Раймона Дюшам-Вильона, через которого он познакомился с группой художников Puteaux. Два года спустя он встретил испано-французского поэта-дадаиста и художника Пикабиа.
С 1913 года он рисовал очень немного, но в 1920 начал создавать механицистские картины а-ля Пикабия. Часто они были написаны в стиле более ранних работ, типа Большого Музыканта (1920), который принадлежал Андре Бретону наряду с работами Nabi-стиля 1905 года. После Первой мировой войны Рибемон-Дессень сотрудничал с Пикабиа в журнале дадаизма "391" и скоро стал заметной фигурой в Парижском дадаизме. Также он внес свой вклад в несколько других дадаистских журналов, типа Дадаизм, MВcano и Proverbe, и написал несколько дадаистских пьес. Основные шедевры - "Император ущелья" (1916) и "Канарейка" (1920).
В замочную скважину Проходит полое сердце, Глаз, похожий на мыльный пузырь, Качающийся обрубок руки, О видимость, что же еще?
В замочную скважину, В соответствии с размерами и весом, Проходит папа римский, и весь церковный собор, И все прочее, Господин Соловей и госпожа Завязь И их маленькие любовные приключения, Полиция и рабочие, Мотоциклисты, садовники, горы лавы, Улыбки, гробы, А еще зеркальный шкаф, В котором отражается замочная скважина, Но не видны ни полое сердце, Ни глаз, похожий на мыльный пузырь, Ни качающийся обрубок руки, Ни видимость, Только замочная скважина — О завтрашний день!
Он положил свою шляпу на землю и наполнил ее землей И пальцем посадил в нее слезу. Оттуда выросла большаяпребольшая repaHb. Среди листвы зрело неисчислимое количество тыкв. Он открыл рот с зубами, увенчанными золотом, и сказал: И rpeK! ОН потряс ветви вавилонской ивы, наполняющей воздух свежестью, И ero беременная жена через кожу cBoero живота Показала ребенку полумесяц мертворожденной луны. Он надел на rолову шляпу, привезенную из rермании. у ero жены случился выкидыш, И в этом повинен был Моцарт, Между тем в бронированном автомобиле проезжал арфист, И посреди неба rолуби, Нежные мексиканские rолуби, поедали шпанских мух.
Скучно. СКУЧНО! Забеременить, что ли. А потом пойти к доктору чтоб он вырезал и сказать «а вырезуемое мне верните, пожалуйста, - это как-никак мое. Но вы приходите на ужин». А доктор – м-рр… такой мужчина, такой мужяина!
Я шла сегодня домой и увидела маленького хорошенького мальчика, который стоял и кормил голубей. Мне он очень понравился, я дала ему конфетку и сказала: - Слушай, мальчик, у меня дома есть целый пакет этих конфет. Хочешь пойдем со мной я тебе их дам. Мальчик согласился. Но как только мы вошли ко мне в квартиру я подняла валяющиеся колготы, молниеносно обвила ими шейку ребенка и задушила (ребенок судорожно дергался, исходил слюнями, но в конце концов его ручки безвольно упали). Потом я разделала его, часть приготовила, а часть отправила в холодильник. Сижу теперь бухаю да закусываю аппетитными жареными ломтиками. из колонок – Т. Уэйтс.
Окровавленная тушка очередного дня Забилась под крыльцо конвульсий быта И я смотрю на все, что «за»: семипалые руки, пирнуданы, крылотарелки с яствами: языки фламинго обжаренные в масле «дада», мысли в соусе из красного жемчуга менструальных ран ночи, разрубленные слова и пение немого вопроса. Мы оставим его без ответа. Мы на самом деле его не знаем. но мы сделаем вид, главное сделать вид... главное кончить до того как ты снова зальешь мою пещерку ядом своего смешного довольного я.
ебаться и бухать ненавижу секс- обожаю секс. орги-оргазм. Только во время оргазма открывается ты можешь видеть его душу, но именно в этот момент она тебе больше всего смешна. Я трахну всех кобелей ненавижу сытых женушек я бы трахала их оплывших жиром свиней только чтобы. Расцарапать морду я в адеквате порядок а потом за волосы - за волосы, сука кусок губы откусила - ни хуя - царапина заживет на тебе падла я размажу свою кровь у тебя по ебалу сука разнести к ебеням свое налитое животрепешущей свежестью тело. Голая и разверстая. в жопу. я снова с вами дорогие мои девочки и мальчики вы за мной конечно же ахуенно скучали и места себе не находили иго-го-го-го блядь на так вот я пришла феерите феериТЭ (Тысячи мальчиков и девочек по всему миру запускают в эту честь воздушные шарики - мы можем с вами наблюдать процессии на улицах Парижа и Женевы, Токио и Филадельфия. Транспаранты с надписью - Дора. мы тебя любим! А я такая - Идите на хуй! А они опять: Дора, ни хуя - любим! Ая: А хуй вам, пиздуйте на хуй! И ни хуя не посмотрю на их шоколадные конфеты и воздушные шарики! А впрочем подумаю. Ты подумаешь, Дора? Конечно, Дора! А чем ты будешь думать, Дора? - Пиздою, Дора!) между моментом когда бухаяне достаточно и моментом передозировки открывается сущность бога нашего иисуса-антихриста и я такая: вау! А можно еще? Повторите, пожалуйста. Я плачу. Плачу. Пиздой, разумеется. Ах, ты пиздушка, тяжело тебе с такою-то хозяюшкой? Тяжело-то, тяжело. Зато наебусь! наебусь!
"Поскольку вещь никогда не есть то, чем она является, С. умрет в палате больницы св. Георгия в Бомбее, городе без души.
С. Его настоящее имя — имя анабаптиста, пахнущее насилием, средневековьем, святостью, оно, как и многие имена, — портрет, накладная картинка. Произнесем: С., даже если настоящее имя, имя анабаптиста, напоминает выпущенный из пращи камень, крик в соборе, дерзкий вызов, эхо которого умирает на тех берегах, где нет ничего средневекового и ничего святого.
Должным образом стилизованная монограмма могла бы представлять собой кольцо, пересеченное вертикальной чертой, — наивный образ расколотого мира, шизофрении.
Смерть С. Пусть остроумцы, если только им придет в голову об этом задуматься, скажут: он родился на одном острове и умирает на другом — в Бомбее.
С. Всегда обращенный к сладострастию и смерти, ибо он всегда знал свой день и час. Англичанин, с начинающейся одутловатостью, в пьяном виде становился буйным, зарывал свое сокровище под корнем лунарии, торопился жить, чтобы наверстать плотностью жизни ее длину. С., клеточная масса, сто квадриллионов клеток, сто квадриллионов миров.
С., хаос. Смятенная жизнь, смятенная смерть. Но история С. сама по себе не важна, есть лишь С. перед лицом своей смерти, участник собственной смерти, смерти, которая случайно стала его смертью, порогом, переходом, отплытием."
Я стала читать и охуела. Может это та писательница о которой я мечтала всю свою смерть? Дрочу. Дрожу. Курю. Парю над своим распятым жизнью телом. Чувствую мне явно предстоит арт-террористическая ночка. Может, девочки-мальчики, кто читал?
Готфрид Бенн (1886 – 1956): немецкий поэт-экспрессионист, эссеист, прозаик, патологоанатом, венеролог, временный сторонник нацистского режима.
ПРЕКРАСНАЯ ЮНОСТЬ Рот девушки, что долго пролежала в камышах, выглядел таким изгрызенным. Когда ей вскрыли грудную полость, пищевод был таким дырявым. И наконец в полости под диафрагмой нашли гнездо молодых крыс. Самая младшая из сестричек сдохла. Другие жили, питаясь печенью и почкой, пили холодную кровь и прекрасно проводили здесь юность. Прекрасная и быстрая, пришла смерть и к ним: всех бросили в воду. Ах, как пищали крохотные мордочки!
немного стихов, аккуратнее АСТРОЧКА Пьяницу - возчика пива - положили ко мне на стол. Какой-то шутник защемил ему между зубов тёмно-красную астру. Когда я через грудную полость, разрезав кожу длинным ножом, выделил язык и мягкое нёбо, то вынужден был её извлечь, потому что она скользила к лежащему на столе мозгу. Я вложил её в грудную клетку между опилками и зашил, как обычно.
Вволю напейся из своей вазы, сладко спи, астрочка!
УГРОЗА Но знай: Живу звериным днём. Я водяной час. По вечерам веки мои сонны, как лес и небо. Мало слов моей любви известно: так хорошо в твоей крови.
КРУГОВОРОТ Единственный боковой зуб девки, которая умерла безымянной, содержал золотую пломбу. Остальные, как по молчаливому договору, были удалены. Его выдернул санитар морга, заложил в ломбарде и пошёл на танцы. Потому что, сказал он, только земля должна отойти в землю.
*** - Вон в том ряду лежат, кто снизу сгнил. А в том ряду лежат, кто сгнил в середке. Сиделок через час меняем. Вонь! - Приподыми вот эту простыню. Комочек сала, слизи, прелых соков - А было мужиковским мужиком, Росло, с ума сводило, бесновалось. - Запомни эту язву на груди. Букетик роз напоминает гума. Коснись спокойно. Рана не болит.
- Из той, что с краю, хлещет в три ручья. Откуда столько крови в человеке? А той, правей, вдобавок ко всему, Еще сначала выскоблили двойню. - Их лечат сном. И только сном, и всем Новоприбывшим говорят: здесь выспитесь. По воскресеньям их будят для визитов.
- Есть не хотят. Все в пролежнях. От мух Спасенья нет. Их раз в неделю моют. Их моют так, как мыли бы скамьи.
- Похоже на распаханное поле: Плоть превратилась в почву. Пышет жаром. Сочится, изловчившись, сок. Земля зовет.
СЛЕПАЯ КИШКА Стерильно. Бело. Ножей игра. Живот обработан – нечто под белым. Скулит в ожидании оробелом. «Герр тайный советник, ну, пора!»
Вот первый надрез. Как режут хлеб. «Кровит здесь. Зажим!“ А то, как слеп. Вглубь глянцевых, влажных мышц полос… - Стоит на столе букет из роз? Не гной ли тут брызжет? Вот те на! Неужто кишка повреждена?
«Со света, герр доктор! Темнота. Брюшины не видно ни черта!» «Наркоз! Не могу я удалять. Пойдёт пациент таким гулять!»
В безмолвии, затхло-спёртом вдруг отброшенных на пол ножниц звук. А с ангельским нравом медсестра с тампоном стерильным для нутра.
«В дерьме не найти мне ничего!» «Прочь маску! Чернеет кровь его». «Покрепче – о, царь небесный! – держите зажим, любезный!»
Всё мешень. Нашёл! В конце-то концов! «Прижгите, сестра!» Шипит у щипцов. Тебе посчастливилось, дружок. До прободенья был на шажок. «Вам видно зелёный сгусток тот? В дерьме был за три часа живот».
Зашить всё.. «Пластыри сюда! Всем доброе утро, господа!» Скрежещет оскалом смерть, однако, крадётся за новой жертвой рака.
ЗАЛ РОЖЕНИЦ Полторы палаты, тринадцать мест Беднейшие женщины Берлина, заключенные, проститутки, бездомные… У всех одна и та же причина скрючиться – тот же кричащий жест. Криков нигде не умеют встречать, как здесь, привычным таким безразличьем. Здесь всегда есть кому кричать.
«Женщина, тужьтесь! Понятно, да? Такое не делается без труда. Так не тяните! Давайте! Ну же! Дерьмо попрет, бывает и хуже. Вы не на отдыхе! Здесь не игра! Что-нибудь сделать и вам пора». И все это, чтобы вылезти мог в моче и в кале синий комок.
Вопль остальных в крови и в слезах приветствует этот будущий прах, и лишь из двух прорывается глаз что-то похожее на экстаз.
Тельце свою сыграет роль, счастье пройдет сквозь него и боль, а если в хрипах умрет оно, еще двенадцать вопят все равно.
Готфрид Бенн родился 2 мая 1886 в Путлице, в семье лютеранского пастора. Прежде чем поступить на теологический факультет Марбургского университета и в берлинскую Военно-медицинскую академию, он учился в Зеллине и Франкфурте-на-Одере.
Бенн получил известность поэта-экспрессиониста ещё до Первой мировой войны, опубликовав небольшой сборник стихов («Морг», 1912), связанных с физическим разложением трупов, за что подвергался нападкам со стороны моралистов. « Его поэзия относится к жанру интровертного нигилизма: философия экзистенциализма, в которой имеется лишь одно действие — целенаправленность автора. В ранних работах Бенн активно применял свои медицинские знания, чем демонстрировал читателю гнилую концепцию человечества, приравнивая его к животному миру. — Джон Коллинз (Bullock & Woodings, 1984, p.61) »
В армию Бенн был зачислен в 1914 году, служил короткое время на бельгийском фронте в качестве военного врача. После войны его стихи были включены в легендарную экспрессионистскую антологию «Сумерки человечества» (1919).
Враждебно относился к Веймарской Республике, игнорировал марксизм и американизм. Небольшой период времени Бенн симпатизировал национал-социализму, считая его единственной надеждой на спасение человечества, однако вскоре признал абсурдность идеи и начал писать в немецкие газеты антинацистские статьи, за что был запрещён к печати.
Бенн был включён в состав поэтической секции Прусской Академии в 1932 году и назначен её руководителем в феврале 1933. Однако он не оправдал ожиданий национал-социалистов, за что был исключён из Академии в июне того же года. Потрясенный «Ночью длинных ножей», Бенн немедленно отказался от нацистской идеологии. В мае 1936 года корпус журнала «SS Das Schwarze» признал его экспрессионистскую и экспериментальную поэзию «вырожденной, еврейской и гомосексуалистской». Летом 1937 года Вольфганг Виллрих, член СС, высмеял Бенна в своей книге «Säuberung DES Kunsttempels»; Генрих Гиммлер, однако, вынес выговор Виллриху и поддержал Бенна по причине его хорошей репутации с 1933 года (раннее его творчество не имело для Гиммлера никакого значения). В 1938 году Национал-Социалистическая ассоциация авторов (Reichsschrifttumskammer) запретила Бенну писать.
Во время Второй мировой войны Бенн был отправлен в гарнизоны Восточной Германии, где писал стихи и эссе. После войны его работы были запрещены силами союзников из-за его первоначальной поддержки Гитлера. В 1951 году Бенн получил премию Георга Бюхнера.
Бенн одобрительно оценил «Восстание против современности» Юлиуса Эвола.
Умер Бенн 7 июля 1956 от рака костей в Западном Берлине. Похоронен на кладбище Вальдфридхоф (нем. Waldfriedhof, Лесное кладбище) в Далеме.
Даже несмотря на высокий вклад в поэзию XX века, Готфрид Бенн является малоизвестным поэтом. Такой исход может быть связан с недовольством моралистов.
Тут можно скачать книгу: Готфрид Бенн - Собрание Стихотворений (Составление, предисловие, примечение и перевод с немецкого В. Топорова. — СПб. Издательская группа "Евразия". (Ultima Thule). — 1997. — 512 c.)
"Платоном Ильичом хранились длинные списки о деталях летания больших и малых холмов. Особенно отличался от всех иных взлетов взлет Капустинского холма. Как известно, Капустинский холм взлетел ночью, часов в 5, выворотив с корнем кедр. От места взлета к небу холм поднимался не по серповидному пути, как все прочие холмы, а по прямой линии, сделав маленькие колебания лишь на высоте 15 - 16 километров. И ветер, дующий в холм, пролетал сквозь него, не сгоняя его с пути. Будто холм кремневых пород потерял свойство непрницаемости. Сквозь холм, например, пролетела галка. Пролетела, как сквозь облако. Об этом утверждают несколько свидетелей. Это противоречило законам летающих холмов, но факт оставался фактом, и Платон Ильич занес его в список деталей Капустинского холма."
- Тебе это, что, задали по программе? - Нет. - ????!!! (Сцена характерного диалога из моей юности)
Стихи сейчас вообще почти никто не читает, тем более хороших. Люди считают что то, что штампуют на открытках и пишут в слоганах - это и есть стихи. Сейчас стоять с томиком стихов в руке (в то время, когда остальные - твои родители, возлюбленные или просто знакомые - штурмуют бастионы шопингового счастья) считается просто неприличным, в лучшем случае смешным. Я неоднократно сталкивалась с недоумением, связанным с чтением стихов. Если ты читаешь прозу - это еще ладно, куда ни шло, но СТИХИ... Особенно когда тебе боооольше 20-ти... Ты сразу превращаешься в глазах собеседницы в неудачницу. Сразу вспоминают что ты не замужем и у тебя нет детей... (Ха! Будто это связано - стараюсь, вот до сих пор и свободная! Если бы не старалась... Но тогда бы это была не я!) Смотреть сериалы - это серьезно, читать стихи - нет. Смешно. Тем не менее, увы, следует признать, что поэзия сегодня - вымирающий вид искусства. Сегодня удел поэзии - идти в рабство к кинематографу или к музыке. В лучшем случае. Или в сеть.
И зрачок, словно дуло, Устремлён в потолок А она просто дура, А он так одинок Что же делать? Здесь дороги покрыты асфальтом И глаза здесь покрыты асфальтом И сердца здесь покрыты асфальтом И небо... /Е. Шателей
Б-р-р... Я постоянно натыкаюсь на брошеные дневники. Они, словно трупы... От них веет смертью и одиночеством. Я всегда задаюсь вопросом - почему автор его оставил? Что случилось? Может, он вообще умер? Никто никогда не узнает. Тайна за семью печатями. То, что нас ждет. Все наши дневники до единого.
Все наши сны и тела.
Страшно. Если бы я попала в чей-то брошенный сон, я бы вопела и вопела. Наверное, из него невозможно выбраться. Впрочем, возможно это уже случилось и все мы - персонажи такого брошенного сна. Это и есть причина вездесущего абсурда. Нас даже поленились стереть, вот что обидно.
Зачем люди ведут дневник? Чтобы их читали... А зачем надо чтобы тебя читали? Чтобы не чувствовать себя одиноким, чтобы была иллюзия, что ты кому-то нужен, что твой внутренний мир очень личностен и ценен... Даже если ты описываешь только свои страдания или троллишь все и вся то причина та же - чтобы тебя увидели и запомнили... Ты выстраиваешь свою витрину по кусочкам - ты тщательно выбираешь аву, фотографию, название, чтобы выглядеть как можно более привлекательно с твоей точки зрения, чтобы заполучить как можно больше любви и почитания, чтобы упрочить хрупкую иллюзию своего неповторимого "я". Ты торгуешь собой как на базаре - посмотрите, это я и это я и вот это тоже я, такая хорошенькая и интересная, такая загадочная и остроумная. Однако есть нюанс - так делают все... и чтобы котироваться на рынке ты идешь на замечательную сделку: "я скажу какой хороший ты, а ты скажешь какая хорошая я", "ты откомментишь что-то у меня, я откоменчу что-то у тебя". Работает - тебя любят и ценят. Зеркала множатся, иллюзия укрепляется. Ты рада обманываться... В конце концов ты и сама начинаешь думать, что прекрасна и неповторима. Но в душе ты знаешь - если исчезнешь, не пройдет и недели как тебя забудут. Появятся новые Доры, новые Светы, новые Кати, конечно, они так не назовутся - это будут "излучающие свет", "декаденсные дивы" или лучше вообще что-то на английском, но суть не изменится. Общение. Общение. Общение. А зачем надо общаться? Чтобы затыкать дыры,.Ведь каждый раз когда замолкаешь, когда не читаешь, не комментишь, не пишешь новый на хуй на самом деле никому не нужный пост в тебе возникают дыры. Дыры, сквозь которые врывается страшный запах пустоты и пугает тебя больше, чем все ужастики вместе взятые. Но чу! Думать и говорить об этом нельзя. Так что давайте сделаем вид, что я ничего не писала, а вы в это время вообще даже не были в интернете...
Меня сегодня удивили. Мне сказали что со мной невозможно общаться, что я общаюсь, как полная дура или - что еще более мерзко и ужасно - как будто издеваюсь над собеседником. Я, конечно, издеваюсь. Но и над собой тоже. Я издеваюсь над ситуацией. Я ее играю. Обыгрываю. И, конечно же, я - полная дура. Я не задумываюсь о том, что думают обо мне другие. Меня это попросту не ебет! - Такое ощущение, Дора, что ты играешь в саму себя. (О! Вот оно! Мое ужасное преступление!) - Но... - Знаешь, игры - это, конечно, хорошо, но есть и серьезные вещи. Ах, ты ж ебаный в рот! Действительно, как я могла об этом забыть! Серьезные вещи... - Точно, Ксюшечка! А я и думаю откуда у тебя эта будка вместо задницы и намечающийся двойной подбородок... Жизнь тебя явно не по-детски мотает... Естественно я нажила себе очередного врага, но... Меня это не ебет! Меня это смешит. Все эти серьезные люди. Все эти постные мины. Они настолько серьезны, что даже строят планы на будущее! Господи, слава богу, что хотя бы у смерти осталось чувство юмора!
Я тебя не люблю. Я тебя не любила. Я смотрела в окно. Я смотрела на птиц. Игловласые ангелы. Ты не заметил. Мои ноги слюнявил. Взглядом жалкого пса. Убегу. Улечу. Поднимается ветер. С игшовласыми тварями. Прочь от себя.